Электрические киты [litres] - Александр Касаверде

сидели, просто держась за руки, и молчали. Вы можете представить мое наслаждение, когда за долгое время ты впервые понимаешь, что тебе не нужно говорить. И это ок. Какими бы вы ни были, пофиг. Главное, что друг для друга вы нормальные, а как видят вас остальные? Да я и сам иногда вижу их как будто с коробками на головах – сэд фейсами, – грустные смайлики, ищущие во мгле свое счастье. Кто бы его нашел? Вы встречали таких? Нет, я не про успешный успех в социальных сетях, а реально? Так если бы вы встретили меня на скамейке с Ланой, поверьте, вы бы встретили этого самого счастливого человека, пусть и счастливого только на долю секунды.

Скажу честно, я мечтал именно о ней. О такой, как она, – безумной, непредсказуемой и такой, что от ее прикосновения по телу молнии бегают. И вот я уже чувствую, что готов поцеловать ее и розовые фламинго во мне распахнули крылья, готовые взлететь к ванильному небу. Сейчас из сердца моего польются стихи и строчки моего будущего романа… чувствую, ее губы уже близко… и в этот раз уж точно все случится…

Стоп-стоп-стоп. А как я тут вообще оказался? В Минске? Давайте отмотаем немного назад. Сейчас, пару сек. Постараюсь вспомнить.

Итак, я стою на трассе где-то под Гродно, стряхиваю с груди крекерные крошки. Ночь. Вдалеке ухает сова, и мимо на бешеной скорости пролетают машины. Мне кажется, что я космонавт, которого выбросило на орбиту, и он машет рукой пролетающим мимо кораблям. Но за штурвалами люди из других вселенных, других миров, которые живут в сетке координат, где нет астронавта Леннона. Где нет… этой мистической фразы: «Пусть будет так». Они просто едут из пункта А в пункт Б. Ну не козлы ли?

Я пишу Лане в мессенджер:

«Я почти тут»

«Ты что, с ума сошел, сейчас ночь. Ты на поезде хотя бы?»

Я ей отвечаю: «А ты крекеры любишь? Я забыл тебе рассказать про то, как попал в крекерные зыбучие пески, с тобой такое бывало?»

«При чем тут крекеры?»

«Да и я тебе о том же, история совсем не о крекерах».

И тут на дороге тормозит старенькая «шкода-октавия» начала двухтысячных. За рулем сидит женщина лет тридцати пяти.

– Тебе куда?

– Мне вперед по трассе, я птица вольная, куда подбросите, дотуда и доеду, – говорю я, а сам-то знаю, что тут прямая дорога до Минска, без вариантов. И еще так дышу в руки, чтобы показать, что мне бы и согреться не помешало.

Вы слышали, что у автостопщиков есть такой миф, будто женщины никогда не останавливаются на трассе. Но со мной все иначе. И это не потому, что я выгляжу как голливудский актер. Выгляжу я достаточно страшно для вечерней дороги: старый зеленый вельветовый бомбер, немытые сальные волосы, рюкзак. Как беглец из какой-нибудь из окрестных тюрем, отсидевший по малолетке за то, что украл бутылку кефира из «Пятерочки».

– Залезай, птица, – говорит она. – Прокачу.

И что? Я, конечно, забираюсь на переднее сиденье, машина резко трогается с места, оставляя в ночной мгле лишь пыль. И тут я понимаю, что за рулем блондинка. Она кладет руку мне на колено и говорит, что я чем-то похож на Дон Кихота. И как она догадалась. Потом мы притормаживаем на залитой лунным светом поляне… Я спрашиваю ее: «Дульсинея, неужели это ты?«Она говорит: «Да, я так ждала тебя, чтобы ты спас меня от страшного дракона». – «О да!» – говорю я, и мы предаемся любви… да, да, да. Так бы могло было быть… но точно не со мной. Женщина и правда остановилась. Но она была совершенно обычной: бежевая куртка, крашенные позапрошлой весной волосы и круглые очки, которые могли бы быть и квадратными, потому что всем все равно. И неразговорчивая, как я. Мы просто ехали молча, а когда я выходил, она протянула мне пакет пирожков с яблоком и сказала, чтобы я хотя бы иногда ел, а то похож на оборвыша-воробышка. Так прям и сказала: «Обсохший, худющий, грязный и взъерошенный. На`, хоть пирожков поклюй». В какую-то секунду мне показалось, что за рулем сидела мама.

– Спасибо, что подвезли, – говорю я.

Так-так, так… сорян, я, кажется, снова немного опережаю события. Нажмем на паузу, давайте еще помотаем нашу историю туда и обратно. Вот я в подвале у отца, тетя, феназепам на языке тает, как льдинка в глазу у Кая… Мама забирает у меня чемодан с бумагами отца и таинственным конвертом, в котором сокрыта тайна его смерти и ответ на то, что я должен найти в своем путешествии.

Я понимаю, что мой мир распадается на части, и проваливаюсь во тьму, кто-то мне там сверху машет соломинкой, мол, держи хватай, пока время еще есть. Все верно? Ничего не опустил? Сложно же бывает без лишних эмоций вспоминать трип, который перевернул твое мировоззрение с ног на голову. Сейчас да, я лучше уже вижу, как все было. Мой крекерный дом рушится, я тону в океане крошек и тяну руки вверх. Я шагаю во тьму и оказываюсь у себя в комнате.

Письмо в будущее

Ох ты ж блядь! Как-то так, я помню, проснулся среди ночи. Вверху белая штукатурка и темно-серое пятно. В прошлом году потолок протек. И я понимаю, что я дома. У себя, в своей однушке, куда меня переселила мама ровно год назад, когда мне стукнуло восемнадцать.

Помните, чем тогда все закончилось? Мукузани, феназепам. И вот я иду и понимаю, что это не я к Фудзияме иду, а она, сука, на меня наехала и прижимает к земле, и невыносимо от этого. И психотерапевт этот со своим фаллосом: «Это не пистолет – это фаллос, из которого ты не можешь выстрелить», и мать, и все остальные, и так противно от всего, что я решил повеситься. Думаю, по крайней мере, Марк не прав будет в своей теории с пистолетом… да я вообще всем им докажу, что они были не правы. В чем не правы, я, честно, тогда даже и не подумал. Просто бывает это чувство вселенской несправедливости по отношению к тебе. И это чувство – оно как мрак, темнота, смешанная с ватой. И она от головы по всему телу корни пускает и держит тебя так, что не отделаться. И это чувство – оно как грипп или ОРВИ, херово, но потом обязательно лучше становится. Но я тогда этого не понимал, я думал,